Неточные совпадения
Был, после
начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то
понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Более всех других родов ему
нравился французский грациозный и эффектный, и в таком роде он
начал писать портрет Анны в итальянском костюме, и портрет этот казался ему и всем, кто его видел, очень удачным.
Последние слова
понравились Манилову, но в толк самого дела он все-таки никак не вник и вместо ответа принялся насасывать свой чубук так сильно, что тот
начал наконец хрипеть, как фагот. Казалось, как будто он хотел вытянуть из него мнение относительно такого неслыханного обстоятельства; но чубук хрипел, и больше ничего.
Мне очень не
понравилось, что все при первом взгляде на нас
начинают плакать, тогда как прежде были совершенно спокойны.
Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более
нравился, чем всякий другой. Он
начал пристальнее всматриваться в нее.
Даже бумага выпала из рук Раскольникова, и он дико смотрел на пышную даму, которую так бесцеремонно отделывали; но скоро, однако же, сообразил, в чем дело, и тотчас же вся эта история
начала ему очень даже
нравиться. Он слушал с удовольствием, так даже, что хотелось хохотать, хохотать, хохотать… Все нервы его так и прыгали.
— Вы заметили, что мы вводим в старый текст кое-что от современности? Это очень
нравится публике. Я тоже
начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся дать публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это, я думаю, полезнее, чем бомбы, — тихонько сказал он.
Этот парень все более не
нравился Самгину, весь не
нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он
начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
Самгину очень
понравилось, что этот человек помешал петь надоевшую, неумную песню. Клим, качаясь на стуле, смеялся. Пьяный шагнул к нему, остановился, присмотрелся и тоже
начал смеяться, говоря...
И снова
начал говорить о процессе классового расслоения, о решающей роли экономического фактора. Говорил уже не так скучно, как Туробоеву, и с подкупающей деликатностью, чем особенно удивлял Клима. Самгин слушал его речь внимательно, умненько вставлял осторожные замечания, подтверждавшие доводы Кутузова,
нравился себе и чувствовал, что в нем как будто зарождается симпатия к марксисту.
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет
началом духовной смерти людей». Как тебе
нравится? Или: «
Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
«Вожди молодежи», — подумал Самгин, вспомнив, как юные курсистки и студенты обожали этих людей, как очарованно слушали их речи на диспутах «Вольно-экономического общества», как влюбленно встречали и провожали их на нелегальных вечеринках, в тесных квартирах интеллигентов, которые сочувствовали марксизму потому, что им
нравилось «самодовлеющее
начало экономики».
— «Люди любят, чтоб их любили, — с удовольствием
начала она читать. — Им
нравится, чтоб изображались возвышенные и благородные стороны души. Им не верится, когда перед ними стоит верное, точное, мрачное, злое. Хочется сказать: «Это он о себе». Нет, милые мои современники, это я о вас писал мой роман о мелком бесе и жуткой его недотыкомке. О вас».
«Побывав на сцене, она как будто стала проще», — подумал Самгин и
начал говорить с нею в привычном, небрежно шутливом тоне, но скоро заметил, что это не
нравится ей; вопросительно взглянув на него раз-два, она сжалась, примолкла. Несколько свиданий убедили его, что держаться с нею так, как он держался раньше, уже нельзя, она не принимает его шуточек, протестует против его тона молчанием; подожмет губы, прикроет глаза ресницами и — молчит. Это и задело самолюбие Самгина, и обеспокоило его, заставив подумать...
— Так тебе не
нравится? —
начал он.
— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь бабушку, — помолчав,
начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой, с именем, с заслугами, да не
понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
Он так же боязливо караулил взгляд Веры, стал бояться ее голоса, заслышав ее шаги,
начинал оправляться, переменял две-три позы и в разговоре взвешивал слова, соображая,
понравится ли ей то, другое или нет.
«В доказательство того, что все поданное употребляется в пищу, — сказал старик, — мы
начнем первые. Не угодно ли открыть чашки и кушать, что кому
понравится?»
Привалов
начинал ездить в коши все чаще и чаще; ему
нравилось общество Зоси, которая держала себя просто и непринужденно, хотя иногда и капризничала по своему обыкновению.
— Мне
нравится, что мы с тобой прямо стали на ты, —
начал было гость.
Одно не
понравилось было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в
начале речи, не то что кланяясь, а как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно как бы половиной своей длинной спины, как будто в середине этой длинной и тонкой спины его был устроен такой шалнер, так что она могла сгибаться чуть не под прямым углом.
Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные и смутные объяснения и
начал бы просто-запросто без предисловия:
понравится — так и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два.
Он встречал маленьких гостей с благоговением, ходил около них, услуживал, готов был их на себе возить, и даже впрямь
начал было возить, но Илюше эти игры не
понравились и были оставлены.
— Все так, — заговорил опять Гагин, — но с нею мне беда. Порох она настоящий. До сих пор ей никто не
нравился, но беда, если она кого полюбит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях она что вздумала:
начала вдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня одного любить… И при этом так расплакалась…
По несчастию, татарин-миссионер был не в ладах с муллою в Малмыже. Мулле совсем не
нравилось, что правоверный сын Корана так успешно проповедует Евангелие. В рамазан исправник, отчаянно привязавши крест в петлицу, явился в мечети и, разумеется, стал впереди всех. Мулла только было
начал читать в нос Коран, как вдруг остановился и сказал, что он не смеет продолжать в присутствии правоверного, пришедшего в мечеть с христианским знамением.
Матушка морщится; не
нравятся ей признания жениха. В халате ходит, на гитаре играет, по трактирам шляется… И так-таки прямо все и выкладывает, как будто иначе и быть не должно. К счастью, входит с подносом Конон и
начинает разносить чай. При этом ложки и вообще все чайное серебро (сливочник, сахарница и проч.) подаются украшенные вензелем сестрицы: это, дескать, приданое! Ах, жалко, что самовар серебряный не догадались подать — это бы еще больше в нос бросилось!
Жиду, который в то время
начал пленяться коммунизмом, моя статья очень
понравилась, он говорит об этом в своем Journal.
Судьба Устеньки быстро устроилась, — так быстро, что все казалось ей каким-то сном. И долго впоследствии она не могла отделаться от этого чувства. А что, если б Стабровский не захотел приехать к ним первым? если бы отец вдруг заупрямился? если бы соборный протопоп
начал отговаривать папу? если бы она сама, Устенька, не
понравилась с первого раза чопорной английской гувернантке мисс Дудль? Да мало ли что могло быть, а предвидеть все мелочи и случайности невозможно.
Молодой Колобов
понравился всем в Суслоне: и учен, и прост, и ловок. Зато молодая не пришлась по вкусу,
начиная с сестры Анны. Очень уж модная и на все фыркает.
Нравился девушкам и другой брат, Емельян. Придет на девичник, сядет в уголок и молчит, как пришитый. Сначала все девушки как-то боялись его, а потом привыкли и насмелились до того, что сами
начали приставать к нему и свои девичьи шутки шутить.
Дуняша. Не знаю уж как… Человек он смирный, а только иной раз как
начнет говорить, ничего не поймешь. И хорошо, и чувствительно, только непонятно. Мне он как будто и
нравится. Он меня любит безумно. Человек он несчастливый, каждый день что-нибудь. Его так и дразнят у нас: двадцать два несчастья…
Рассказывать о дедушке не хотелось, я
начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не
понравилась матери, она сказала...
Мне, Вяхирю и Чурке очень не
нравилось, когда этот человек
начинал перечислять, в каком доме есть хворые, кто из слобожан скоро умрет, — он говорил об этом смачно и безжалостно, а видя, что нам неприятны его речи, — нарочно дразнил и подзуживал нас...
Вероятно, взрыхленная сохою земля и сочные корешки молодой травы очень им
нравились; даже когда
начали засевать пар, дупели держались несколько дней кругом, по ковылистым луговинам.
Но хоть и грубо, а все-таки бывало и едко, а иногда даже очень, и это-то, кажется, и
нравилось Настасье Филипповне. Желающим непременно бывать у нее оставалось решиться переносить Фердыщенка. Он, может быть, и полную правду угадал, предположив, что его с того и
начали принимать, что он с первого разу стал своим присутствием невозможен для Тоцкого. Ганя, с своей стороны, вынес от него целую бесконечность мучений, и в этом отношении Фердыщенко сумел очень пригодиться Настасье Филипповне.
— Почему? Что тут странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам
понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас
начнет, и прекрасно
начнет.
Когда же вечером, в девять часов, князь явился в гостиную Епанчиных, уже наполненную гостями, Лизавета Прокофьевна тотчас же
начала расспрашивать его о больном, с участием и подробно, и с важностью ответила Белоконской на ее вопрос: «Кто таков больной и кто такая Нина Александровна?» Князю это очень
понравилось.
Но видно было, что Аглае
нравилась именно вся эта аффектация, с которою она
начинала церемонию чтения стихов.
— Да за что же, черт возьми! Что вы там такое сделали? Чем
понравились? Послушайте, — суетился он изо всех сил (все в нем в эту минуту было как-то разбросано и кипело в беспорядке, так что он и с мыслями собраться не мог), — послушайте, не можете ли вы хоть как-нибудь припомнить и сообразить в порядке, о чем вы именно там говорили, все слова, с самого
начала? Не заметили ли вы чего, не упомните ли?
— Ах да; прочли вы эту статью, генерал? Как вам
понравилась? Ведь любопытна? — обрадовался князь возможности поскорее
начать разговор попостороннее.
Вообще дети Лебедева всё более и более с каждым днем
начинали князю
нравиться.
Наташка теперь поняла и даже ухмыльнулась. Ей
понравилась мысль испугать противного старичонку, который опять
начал поглядывать на нее маслеными глазами.
Матери моей как-то не совсем
нравилось товарищество Андрюши, и он
начинал реже ходить ко мне.
Пришла Палагея, не молодая, но еще белая, румяная и дородная женщина, помолилась богу, подошла к ручке, вздохнула несколько раз, по своей привычке всякий раз приговаривая: «Господи, помилуй нас, грешных», — села у печки, подгорюнилась одною рукой и
начала говорить, немного нараспев: «В некиим царстве, в некиим государстве…» Это вышла сказка под названием «Аленький цветочек» [Эту сказку, которую слыхал я в продолжение нескольких годов не один десяток раз, потому что она мне очень
нравилась, впоследствии выучил я наизусть и сам сказывал ее, со всеми прибаутками, ужимками, оханьем и вздыханьем Палагеи.
Мать как будто освежилась на открытом воздухе, и я с жаром
начал ей показывать и рассказывать о найденных мною драгоценностях, которыми были набиты мои карманы; камешки очень
понравились моей сестрице, и некоторые из них я подарил ей.
— Ах, сделайте одолжение, я очень буду рад с вами жить, — подхватил Павел простодушно. Ему
начал его новый знакомый уже
нравиться. — А скажите, это далеко отсюда?
— Нет, я сына моей небогатенькой соседки беру к нему, — тоже гимназистик, постарше Паши и прекраснейший мальчик! — проговорил полковник, нахмуриваясь: ему уже
начали и не
нравиться такие расспросы.
Совестливые до щепетильности, супруг и супруга — из того, что они с Павла деньги берут, — бог знает как
начали за ним ухаживать и беспрестанно спрашивали его:
нравится ли ему стол их, тепло ли у него в комнате?
— Вот что, молодой мой друг, —
начал он, серьезно смотря на меня, — нам с вами эдак продолжать нельзя, а потому лучше уговоримся. Я, видите ли, намерен был вам кое-что высказать, ну, а вы уж должны быть так любезны, чтобы согласиться выслушать, что бы я ни сказал. Я желаю говорить, как хочу и как мне
нравится, да по-настоящему так и надо. Ну, так как же, молодой мой друг, будете вы терпеливы?
Мы, разумеется,
начали разговор о вчерашнем. Меня особенно поразило то, что мы совершенно сходимся с ней в впечатлении нашем о старом князе: ей он решительно не
нравился, гораздо больше не
нравился, чем вчера. И когда мы перебрали по черточкам весь его вчерашний визит, Наташа вдруг сказала...